ТРЕТИЙ СРОК НА СВОБОДЕ
Грядет третий
белорусский референдум, а значит — новые аресты
и новые смерти
Точно не
помню, сколько мне лет. Кажется, уже много тысяч.
Или сотен. Потому что девять из них я живу при
президенте Лукашенко. И каждый год проживается,
как век, — не легче, причем как двадцатый — с
войнами, тюрьмами и убийствами, ставшими нормой.
Александра Лукашенко белорусы выбрали своим
президентом ровно девять лет назад. И было совсем
не страшно.
1994-й — веселый
год. Первые президентские выборы в независимой и
радостной Беларуси, легко порхающей над Европой
с бело-красно-белым флагом. Мы все еще так молоды
— и Верховный совет, и Декларация о
независимости, и Белорусский народный фронт, и
конституция, и кандидаты в президенты…
Абсолютное большинство
жителей Беларуси проголосовали за Лукашенко —
так же легко и радостно, как делали в то время все
остальное. Тем более что его вынесла на
поверхность высокая постсоветская волна борьбы
с коррупцией. Антикоррупционный доклад,
прочитанный молодым депутатом Лукашенко с
трибуны Верховного совета в конце 1993 года, был
подготовлен тогдашним премьер-министром
Кебичем, которому всего лишь требовалось
избавиться от некоторых особо зажравшихся
чиновников из собственного окружения. Был бы это
не Лукашенко, а кто-нибудь другой, главное, чтобы
не из старой номенклатуры, — проголосовали бы за
того, другого, с такой же легкостью. Потому что
мотив голосования был прост: советских
аппаратчиков вроде Кебича — немедленно на
свалку истории вместе с портретами вечно спящих
членов политбюро. А с новым, молодым руководством
мы вмиг наш и, конечно же, новый мир построим.
Кто мог предположить
тогда, что пророческой станет совсем другая
строчка из «Интернационала» — насчет тех, кто
был никем, а станет всем? Впрочем, опьянеть с
глотка свободы и потерять голову, перестать
соображать, что почем, вовсе не казалось
постыдным.
В 1994 году, спустя всего
лишь четыре месяца после избрания, Лукашенко
решил, что игр в молодую демократию более чем
достаточно... Довольно, хватит!
Осенью 1994 года ведущие
белорусские газеты выходят с белыми пятнами на
страницах, где должен был публиковаться доклад
депутата Сергея Антончика о коррупции в уже
новом властном аппарате. Вдогонку президентским
указом увольняются главные редакторы этих газет.
Еще не страшно, еще кажется, что это временное
помутнение сознания, а не тенденция. Президент же
еще так молод — только-только 40 исполнилось!
(Кстати, он до сих пор по привычке называет себя
молодым президентом, не замечая хохота
окружающих, которые видят и набрякшие веки, и
морщины, и оплывающую свечным огарком фигуру, и
не спасающую уже прическу «внутренний заем».) Год
1994-й со скрипом заканчивается, а в бокалах с
шампанским все еще плещутся надежды.
В 1995-м Лукашенко
проводит свой первый референдум. Меняет
белорусские государственные символы на старые,
советские. На глазах у собравшихся начальник
управления делами президента Иван Титенков
срывает бело-красно-белый флаг со здания
администрации и рвет его на куски. Стоящие внизу
впервые с ужасом начинают ощущать собственную
беспомощность перед тупой силой. У них только и
остается сил на фольклорные изыски, и теперь
белорусский советский герб в народе называют
«тухлое яйцо на сковородке», а красно-зеленый
флаг — «закат над болотом».
1996 год — время
второго референдума, который изменяет
конституцию и расширяет президентские
полномочия практически до полной
безграничности. Противостояние с Верховным
советом, не дойдя до кульминации, заканчивается
полным проигрышем парламента. Депутаты честно
собирают нужное количество подписей за
импичмент, но против тяжелой артиллерии в лице
московского гостя Черномырдина устоять не могут.
После референдума Лукашенко понимает: теперь ему
можно все — и объявляет, что прошедшие два года
были как бы «понарошку» и потому не
засчитываются, а отсчет президентского срока
следует начинать со дня референдума. Пятилетка
превращается в семилетку, как когда-то в СССР. А
чтобы никто не оспорил победу, Лукашенко на
всякий случай разгоняет Верховный совет и
назначает в новый парламент, называемый теперь
Национальным собранием, только самых преданных
депутатов. В том же 1996 году проходит знаменитый
марш протеста «Чарнобыльскi шлях», собравший
десятки тысяч людей и жестоко разогнанный
милицией. После этой демонстрации в Беларуси
начинаются первые политические аресты.
1997-й — год
омоновских дубинок, слезоточивого газа, самых
массовых акций протеста и арестов. В 1997 году
садится в тюрьму журналист ОРТ Павел Шеремет и
раздается реплика Лукашенко в сторону Ельцина,
возмущенного посадкой российского журналиста:
«Мне 40, ему (Ельцину) — 80». В том же году
арестовывают того самого трижды Героя Соцтруда
Василия Старовойтова, председателя знаменитого
колхоза «Рассвет», и министра сельского
хозяйства Василия Леонова (в бытность Лукашенко
директором совхоза «Городец» Леонов возглавлял
Могилевский обком КПСС и частенько «мочил» за
хреновую работу нерадивого директора). Мир
наблюдает со стороны, но предпочитает не
вмешиваться.
А в 1998 году вождь
и вовсе идет вразнос, утрачивая связь с
реальностью. Нет ничего невозможного, достаточно
одного лихого жеста — эх, раззудись, рука,
размахнись, плечо! — и послы Европы и Америки
оказываются на улице, изгнанные из своих
резиденций под предлогом ремонта канализации в
поселке Дрозды. Ну не потеха ли? Но даже это пока
не самый скверный год. Потому что еще все живы.
В июле 1999 года заканчиваются
президентские полномочия. Поскольку мир и не
думал признавать результаты референдума 1996 года,
Лукашенко становится нелегитимным по истечении
пяти лет со дня выборов. Заметно, что он в панике.
На телеэкране мы видим лицо человека, припертого
к стене и готового уже на все. Это «все» не
заставляет себя ждать. При странных
обстоятельствах в апреле умирает Геннадий
Карпенко — несомненный лидер оппозиции, за
которого проголосовали бы хоть в 1999-м, хоть в 2001
году все, включая лукашенковских чиновников,
уставших от постоянных истерик, слез и угроз
своего хозяина. Исчезают, навсегда растворяются
в воздухе Юрий Захаренко, Виктор Гончар и
Анатолий Красовский, и никто не успевает даже
слово прощальное сказать им вслед. Кажется, мы
все на айсберге, который несет куда-то в ледяной
океан. С берегов удивленно смотрят те, кто успел
вовремя смыться. А мы сбиваемся в толпу ближе к
центру айсберга, чтобы нас не смыло огромной
темной волной и не унесло в ледяную воронку —
туда, где Захаренко, Гончар и Красовский.
В 2000 году к ним
присоединится Дмитрий Завадский. Наверное, он
стоял ближе всех к той смертельной волне на
берегу нашего брошенного всеми айсберга. Его
исчезновение уже почти не шокирует, лишь шепот
вокруг: кто, интересно, следующий?
А в 2001 году Лукашенко
вновь избирается президентом — при том, что
перед выборами вдруг рванули на Запад все
милицейские-прокурорские, расследующие дела об
исчезновениях, да и заорали оттуда хором: это он
заказал всех пропавших, а его верный
госсекретарь Шейман исполнил в лучшем виде!
Лукашенко, впрочем, даже не пытается
опровергнуть обвинение в организации убийств. А
зачем? Убивал или нет — все равно положенные 80
процентов голосов ему «нарисуют»,
административный ресурс находится в полной
боевой готовности.
В 2002 году, кроме
банкиров и бизнесменов, он начинает арестовывать
еще и директоров заводов, чтобы было кого
обвинить в экономическом крахе некогда
благополучной юной республики. А в 2003-м…
Впрочем, этот год еще не
закончился. Потери будем подсчитывать в декабре.
Но жить — когда же? На это совсем не остается
времени. Нас ждет в этом году новый референдум —
о третьем президентском сроке, — и, значит, новые
аресты и новые смерти. Да и потом, после
Лукашенко, отдохнуть вряд ли удастся — если,
конечно, нас, легких, как стрекозиные крылья, не
смоет очередная волна. Тем же, кто уцелеет (мне бы
очень хотелось оказаться в этом списке), придется
отмывать от крови и грязи страну, в которой так
хорошо было бы просто жить, да не пришлось…
Ирина ХАЛИП, наш соб.
корр., Минск
21.07.2003
|
